1 сентября 2018, 10:55
Количество просмотров 345

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли его ждать и когда?

Этот отнюдь не оригинальный, но по-прежнему волнующий всех вопрос мы задали Дмитрию Евстафьеву, политологу, профессору НИУ ВШЭ. Как и следовало ожидать, его ответы, как и наша беседа в целом, оказались на удивление нетривиальными.
Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда?

ПЛАС: Каковы степень вероятности и возможные причины возникновения очередного кризисного этапа в мировой экономике? Насколько затяжным он может оказаться? Какова вероятность, что катализатором кризиса станет именно геополитика?

Д. Евстафьев: Я бы не стал переоценивать значение геополитических факторов для нынешней экономической нестабильности. Действительно, уровень военно-силовых рисков стал существенно выше, чем в «нулевые». Однако уже с конца «нулевых», с 2008 года, военно-силовая нестабильность начала поступательно расти. Вспомним, к примеру, «арабскую весну», которой уже больше 8 лет. Она же оказывала влияние и на глобальные экономические процессы через провоцирование нестабильности в ключевом регионе мира – Средиземноморье – в не меньшей степени, чем ракетные эскапады Ким Чен Ына. На военно-силовом «пике» «арабской весны», когда светские режимы Сирии, Ирака, Египта отбивались от исламистов, когда – чуть позже – началось прямое силовое противостояние Катар – Саудовская Аравия, а в самом нефтяном королевстве резко оживилась исламская оппозиция, мы наблюдали глубокое и стабильное падение цен на энергоносители, чего по классической логике быть не должно. Цены на нефть, самый чувствительный к политическим и военно-политическим процессам биржевой товар, подчинялись, скорее, долгосрочным экономическим трендам, нежели краткосрочным колебаниям – и это очень важный симптом.

В экономике накоплены большие внутренние диспропорции, которых хватит для инициирования глобального кризиса

Что касается России, то попытки США через санкции, особенно вторую часть последнего санкционного пакета, ограничить возможности нашей страны и ее партнеров инвестировать в различные перспективные проекты через долларовые счета, также работают на подрыв доверия к существующим финансовым механизмам. Но вот когда количество перейдет в качество, сказать очень сложно. И появление альтернативных механизмов инвестирования, кстати, не обязательно будет толчком к кризису существующей системы. Они вполне смогут существовать параллельно, особенно учитывая особенности нынешней глобальной экономической политики США.

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда? - рис.1

Мировая экономика в целом уже адаптировалась к высокому уровню политических и военно-политических рисков, острота немедленного восприятия конфликтов снижена. Чтобы начались действительно мощные дестабилизирующие процессы, нужно какое-то выдающееся событие, происходящее в ключевом для глобального экономического развития регионе. Например, крупный региональный конфликт, полностью нарушающий логистику в двух, минимум, регионах и поставки ресурсов. Например, конфликт в Персидском заливе, который одновременно исключит из числа поставщиков энергоресурсов и Иран, и монархии Персидского залива, включая Саудовскую Аравию, а также перекроет поставки из региона по ключевым логистическим маршрутам. Это, конечно, возможно, особенно с президентом США Д. Трампом, для которого такой конфликт – прекрасный инструмент для проталкивания сланцевой нефти и газа в Европу. Но в целом вероятность именно такого, максимального конфликта относительно мала, а главное – сам экономический мир в вероятность такого «идеального» военно-политического противостояния не очень-то и верит.

Показательны попытки запустить в Шанхае систему торговли нефтяными фьючерсами со сложной системой хеджирования инвестиционных рисков, в основе которой лежит золото

Другие неэкономические вызовы, конечно, будут сдерживать экономическую активность, но не настолько, чтобы опрокинуть глобальную экономику в хаос. Скорее, мы будем свидетелями нарастания асимметрий в экономическом развитии отдельных стран и регионов, вызванных военно-силовыми рисками.

Эти риски могут актуализироваться и искусственно. То, что мы наблюдали в последний год вокруг Корейского полуострова, я считаю частью продуманной стратегии США по сдерживанию экспансии Китая (и тут Вашингтон был успешен – китайцы были крайне сдержанны в торговых переговорах с США), а также укреплению управляемости японской политики и экономики (более чем удачная операция, судя по темпам вложения японских денег в американский долг). Также преследовались цели ограничения самостоятельности Южной Кореи (умеренно эффективные результаты) и Вьетнама (почти безрезультатно). Итак, внешне мы видим политику, иногда даже – силовую политику, а на деле имеем дело с откровенной экономикой.

Но вернемся к кризису. В глобальной экономике накоплены слишком большие внутренние диспропорции. И их одних вполне хватит для инициирования глобального кризиса – например, долговой кризис с возможным дефолтом на национальном уровне, что затем запустит механизм регионального дефолта. Рекомендую присмотреться к Италии, которая по размерам экономики и особенно ее сервисной части – далеко не Греция и даже не Испания. Именно поэтому дефолт Италии по долгам разрешить на уровне ЕС будет практически невозможно.

В общем виде я сказал бы, что глобальный экономический кризис придет из финансового сектора и будет порожден резким падением уровня доверия к платежеспособности партнеров, их способности выполнить обязательства и, в целом, к надежности традиционных глобальных финансовых институтов. Из этого начнут вытекать некие действия (например, тотальный переход к предоплате, что само по себе не страшно, но в среднесрочной перспективе кардинальным образом меняет алгоритм отношений), которые будут расшатывать систему мировой торговли.

ПЛАС: Как влияют на текущую ситуацию в экономике нерешенные проблемы, породившие кризис 2008–2009 годов, а также предыдущих периодов?

Д. Евстафьев: Думаю, ключевой фактор нынешнего предкризиса – сохранение после 2009 года принципа кредитного роста. Сам по себе кризис затушили деньгами. Особенно такой подход был характерен для монетарных властей США и России. В России тогда и выявилась чрезмерная транспарентность финансовой системы: фактически «дуршлаговый» ее характер, «конструкционно» подразумевавший вывод денег за пределы российской экономики.

Но идея жизни по средствам, увы, не пришла в голову большинству игроков, как глобального, так и регионального уровня. Что особенно было видно по странам ЕС.

Россию «вернули на землю» события 2014 года, а также «завинчивание гаек» Западом с точки зрения доступа к кредитным ресурсам, начавшееся с 2016 года и достигшее своего пика на рубеже 2017–2018 гг. Санкции ценны для России хотя бы тем, что заставляют нас жить по средствам. Однако другие страны как обеспечивали экономический рост за счет кредитной накачки, так и продолжают двигаться по этому «магистральному пути развития». Та же «реиндустриализация Трампа» обеспечивается за счет ускоренного наращивания долговых обязательств темпами, чуть ли не большими, чем при Обаме.

Для США результатом кризиса 2008 года стало избыточное регулирование инвестиционной и в целом экономической деятельности, с которым теперь борется Трамп, а также усиление попыток монополизации глобальной финансовой системы. США бросили все свои усилия на глобализацию собственного финансового законодательства, борьбу с неконтролируемыми офшорами (надо отметить, весьма успешную), на борьбу со швейцарской финансовой системой, инвестиционной анонимностью… Все это было ради того, чтобы все глобальные избыточные финансовые ресурсы текли в США. Нельзя не упомянуть в этом списке и «арабскую весну», принесшую в контролируемые США финансовые институты не менее, а, скорее всего, гораздо больше одного триллиона арабских денег, причем денег реальных, а не виртуальных.

А в результате… Во-первых, инвестиционная активность в мире действительно стала управляться из США, что почувствовал на себе даже Китай. Не говоря уже о Европе, полностью утратившей инвестиционную самостоятельность. Во-вторых, вместо постепенной стерилизации необеспеченных деривативов, что было бы естественно после событий 2008–2009 гг. и о чем говорили практически все (вспомним идею «глобального банка плохих ценных бумаг»), мы получили рост этой категории инвестиционного «мусора». В-третьих, как это бывает всегда, монополия всегда рождает своего могильщика. Так будет и в данном случае, весь вопрос только – когда.

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда? - рис.2

ПЛАС: Речь идет о криптовалютах?

Д. Евстафьев: Не только. Хотя криптовалюты и являются наиболее ярким примером поиска операторами глобальной финансовой системы некоего «люфта», который позволит системе в целом и ее элементам сохранять устойчивость в случае кризисов или колебаний конъюнктуры. Слишком жесткие системы, выдерживающие незначительные толчки, обречены на развал при действительно серьезных изменениях ситуации и реальных конфликтах.

И конечно, санкционная политика США, которые после долгих колебаний начали активно использовать свое доминирование в финансовой системе для ограничения инвестиционной активности оппонентов, добавляет альтернативным системам финансового обращения привлекательности. Другой вопрос, что они должны стать такими же «пользовательски комфортными», как виртуализированный долларовый оборот, чтобы реально конкурировать в объемах. Но с точки зрения внесения в финансовые системы рестриктивных компонентов американцы уже очень постарались, сделав систему очень жесткой и лишив ее, в свою очередь, многих компонентов привлекательности.

Криптовалюта – пример поиска операторами глобальной финансовой системы некоего "люфта", торорый позволяет системе сохранять устойчивость в случае кризисов

Другими факторами, показывающими, что в глобальной финансовой системе начинается активный поиск механизмов расширения операционной свободы, я бы назвал:

  • Резкий рост интереса к «внутренним офшорам», с которыми еще недавно все вели ожесточенную борьбу. Теперь этот инструмент оказывается востребованным.
  • Резкий интерес к золоту и связанным с ним резервным драгоценным металлам (серебру и платине, а в перспективе – к палладию). Тут и комментировать нечего, тема в фокусе внимания всех, кому не лень мониторить статистику.
  • Интерес, а в ряде случаев и практические действия в сфере замыкания безналичных платежей (корпоративных и частных) в пределах национальной территории страны или групповой юрисдикции, как, например, ЕС, где началось обсуждение собственной платежной системы, альтернативной SWIFT.
  • Начало практического обсуждения на экспертном и политическом уровне клиринговых систем торговли в рамках экономических объединений.

По сути, симптомов, говорящих, что идея если не разрушения, то расшатывания американской монополии в глобальных финансах востребована, сегодня предостаточно. В свою очередь, криптовалюта – и я это неоднократно говорил – опасная спекулятивная игрушка, но как часть более широкой картины она начинает приобретать вполне понятный инвестиционный смысл.

Но для того, чтобы криптовалюта стала действительно инструментом противодействия политически мотивированным ограничениям, санкционной политике, затрагивающей глобальное инвестиционное пространство и интересы развития России (напомню, что мы уже сталкиваемся с негативными последствиями санкционных ограничений в нефтегазовой отрасли, в частности, в процессе строительства газопровода «Северный поток – 2», когда ряд немецких партнеров может приостановить участие в проекте в связи с ограничениями долларовых инвестиций), требуется системное переосмысление криптовалют, смысла их оборота и особенностей инвестирования. Это очень непростая и «нелинейная» задача. Кстати, в рамках противодействия санкционной политике неплохо было бы переосмыслить и проблематику, связанную с оборотом наличных денег. А то, как мне кажется, мы продолжаем рассматривать эти вопросы в парадигме сближения с Западом, что сейчас вряд ли актуально.

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда? - рис.3

Однако среди последствий кризиса 2008–2009 гг. нужно назвать и «в-четвертых».

Речь идет о возникновении вопроса, чем дальше наполнять раздутую финансовую пирамиду глобальных, но монополизированных США финансов. Встал вопрос о максимизации той части глобальных рент, которая контролируется США. Отсюда и военная напряженность («рента безопасности»), и ценовые войны на ключевых рынках, прежде всего демпинговая война на рынке углеводородов («сырьевая рента»), и торговые войны (логистическая рента и возможность играть на разнице цен). Отсюда и попытки реиндустриализации в США, направленные на то, чтобы хотя бы небольшая часть инвестиционных ресурсов (прирост реального сектора вряд ли даст больше 3–4, максимум 5 дополнительных процентных пунктов к доле реального сектора) оставалась в пределах национальной американской экономики. А не «инвестиционно обнулялась» через финансовые спекуляции.

Ни одна значимая в экономическом плане сила пока не продемонстрировала желания предотвратить кризис

Отсюда и одновременное сохранение монополии США на взимание ключевых глобальных рент, усиление контроля США над ключевыми финансовыми потоками и, подчеркну, одновременное же стремление вывести часть денежных ресурсов из сферы виртуализированного финансового оборота в реальный сектор экономики, используя в том числе и меры неэкономического принуждения. Все это – действительно реальный рецепт для глобального финансового кризиса.

ПЛАС: По утверждению ряда экспертов, рынок не случайно тестирует новые цифровые инструменты расчетов. Это признаки фундаментальных изменений в мировой финансовой архитектуре накануне новых финансовых потрясений. Ваше мнение? 

Д. Евстафьев: Совершенно согласен в данном случае с экспертами. Глобальные финансовые круги пытаются сделать процесс поиска «люфта» управляемым и предсказуемым. Они хотят, чтобы новые системы расчетов были дополнением к существующей глобальной системе, а не альтернативой ей. Что вполне разумно, поскольку даже с учетом быстрого темпа развития современных цифровых коммуникаций одномоментно заменить традиционную – будем прямо говорить, основанную на долларе и глобальной политической монополярности США, – систему не удастся. И в этот «промежуток» могут начать происходить разные неприятные для глобальных финансов вещи, такие как возможная регионализация платежных институтов и требование товарного хеджирования рисков – то, для исключения чего в глобальном обороте финансов и создавалась современная финансовая система.

Но есть проблема: ни одна значимая в экономическом плане сила в современном мире, не исключая и Китай, пока не продемонстрировала желания и наличия ресурсов этот кризис предотвратить. Все усилия пока брошены на то, чтобы лишь его максимально отсрочить.

ПЛАС: А какое место в перспективной глобальной экономической системе будет занимать Европа, еще несколько лет назад претендовавшая на статус второго по мощи глобального геоэкономического центра?

Европейский союз – пример того, как тактические ошибки перерастают в стратеги

Д. Евстафьев: Европейский союз – пример того, как тактические ошибки перерастают в стратегическое поражение. Сейчас мы видим итог: некое весьма мощное экономическое и политическое пространство, находящееся в плохих отношениях со всеми соседями и партнерами (от США до арабских стран и Турции, за исключением, вероятно, Китая, но и в отношениях с Поднебесной есть шероховатости) и неспособное самостоятельно справиться с политическими и военно-политическими рисками. А главное – внутри ЕС нарастают процессы социальной и экономической фрагментации, почти многовекторности развития. А практическая реализация многовекторности, происходящая на фоне политического раздрая, где в одной части Евросоюза раздувается антироссийская истерия, в другой – антиэмигрантская (в Германии – обе сразу), в комплексе будет означать фактическое завершение истории ЕС как интегрированной структуры. Пусть даже это и будет происходить под политические молебны об «общих ценностях».

Но этот «итог» возник не вчера и даже не позавчера. Этот «итог» начал формироваться, когда европейцы отказались в конце 1990-х годов от собственной оборонной инфраструктуры в пользу НАТО, распустив в итоге в 2011 году Западноевропейский союз, который был, конечно, «бутафорской» структурой, но даже в этом виде не устраивал американцев. Потом, тоже в начале 2000-х годов, европейцы  утратили свою платежную систему Eurocard, которая стала частью американской Mastercard. Потом они же допустили полный разгром американцами системы инвестиционных банков в Европе, которые сейчас, вероятно, будут дозачищаться в Италии и через давление на Deutsche Bank.

Потом, в угоду евробюрократии, которая уже не знала, кажется, чем еще заняться, начали регулировать энергетический рынок. Европейцам еще повезло, что постсоветская олигархия и номенклатура были настолько ленивы, что начали реагировать на повышение «административной ренты» на относительно поздних этапах развития ситуации. Потом европейцы втянулись одновременно в конфронтацию с Россией вокруг «проекта Украина» – а если разобраться, «пылесоса» для выкачки ресурсов из России через систему асимметричной торговли, а также в миграционный кризис… Ну а потом последовал пресловутый Brexit, а еще чуть позже президентом США стал Трамп, которому европейские элиты уже успели сказать все, что они про него думают.

И тут выяснилось, что «плана B» у европейских элит просто никогда не было.

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда? - рис.4

Никакая историческая эпоха не простит такого количества наслаивающихся друг на друга ошибок. Тем более не простит их эпоха, в которую ожидание финансового кризиса стало повседневной реальностью. Цена конфронтации с Россией, в конечном счете, это же вовсе не недополученная прибыль от торговли польскими яблоками и голландскими помидорами – это прежде всего резкое сокращение инвестиционного пространства, доступного для европейцев. Это утрата «права голоса» в определении глобальных «правил игры» в финансовом мире. Голоса, делегированного европейцами американцам,  казалось, на время, а оказалось – навсегда.

Европа шаг за шагом превращалась в объект глобальной экономики, утрачивая потенциал субъекта.

Главный риск в современной европейской экономике, особенно с учетом Brexit, – финансово-инвестиционная несостоятельность Европы, ее неспособность к самостоятельной инвестиционной политике. И здесь тактические политические метания, наблюдаемые в поведении европейских лидеров – от попыток нахамить до, подобно Ж.-К. Юнкеру, заискивать перед Трампом – помощь небольшая, хотя отдалить обострение отношений с США в финансовой сфере они способны.

Цена конфронтации с Россией – прежде всего резкое сокращение инвестиционного пространства, доступного для европейцев

Единственный реальный вариант для европейцев – стратегический союз с КНР и доступ к китайским инвестиционным ресурсам. Но это возможно только при двух составляющих: во-первых, взаимодействие может быть налажено только на китайских условиях, поэтому евробюрократию придется утихомиривать. Во-вторых, крайне сложно представить, что китайцы стали оказывать Европе инвестиционное содействие при сохранении нынешнего уровня отношений с США. Поэтому, вероятно, в «пакете» будут и некие политические уступки.

И все это станет платой за утрату ЕС инвестиционной самодостаточности.

ПЛАС: Некоторое время назад многие эксперты заговорили об усилении дисбаланса в динамике развития реального сектора экономики и финансового сектора. Насколько он очевиден и в чем его опасность?

Д. Евстафьев: В большинстве стран мира и практически во всех крупнейших экономиках (исключая китайскую, возможно, но тут со мной многие поспорят, – а также германскую и некоторые другие, меньшие экономики, и включая российскую) реальный сектор не может динамично развиваться без постоянно увеличивающейся кредитной поддержки. Это возвращает нас к предыдущей теме: Европа просто не сможет поддерживать эффективный экономический рост без дальнейшего кредитования, ключ от которого находится в США. Существующие промышленные системы слишком велики, слишком «заточены» на постоянный рост, чтобы существовать без кредитной подпитки в прямой (собственно кредиты) или косвенной форме (поддержка экспорта, страхование и проч.). Ни одна отраслевая система не может полноценно существовать не то чтобы в пределах одной национальной экономики, но и в пределах одной региональной экономики. И пример ЕС, где значительной части машиностроения стало тесно в границах «единой Европы» уже через 20–25 лет после снятия барьеров, это только подчеркивает. Такие промышленные системы в принципе не могут существовать в условиях глобального или даже межрегионального экономического спада. С одной стороны, возникает функциональная потребность в глобализации рынков, а с другой – центр конкурентной борьбы перемещается из производства в сферу доступа к кредитным ресурсам и неэкономическому стимулированию. Последнее блистательно показывает нам политика Трампа – экономика в чистом виде, но реализуемая в политическом контексте и с использованием политических, а порой и силовых методов.

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда? - рис.5

С другой стороны, мы наблюдаем системное появление в индустриальном обороте технологий, позволяющих добиться резкого повышения эффективности среднеразмерного производства. Назову только технологии 3D-печати, которые совершенствуются очень быстрыми темпами, технологии модульной инженерии, безлюдные производства. Если тенденции будут развиваться в этом же направлении, то уже очень скоро мы столкнемся с двумя важнейшими трендами: во-первых, кризисом концепции, гласившей, что для формирования коммерчески эффективного технологического цикла нужен рынок, минимум в 200 миллионов человек. Во-вторых, возникнет возможность почти неограниченной кастомизации производства, пусть и основанного, вероятно, на принципе одноразовости. Хотя наверняка возникнет и сверхпремиальный сегмент, где потребляться будут, напротив, вещи со сверхдлинным сроком амортизации (впрочем, последний нас в данном случае интересует много меньше).

Европа просто не сможет поддерживать эффективный экономический рост без дальнейшего кредитования, ключ от которого находится в США

Какой будет следующий логичный шаг в развитии этой линии? Вполне простой: возникновение запроса не на глобализацию, а на регионализацию. Причем решающим фактором могут стать логистические издержки и наличие политических и в целом неэкономических рисков в мировой торговле. На этом и построена идеология «четвертой промышленной революции», о которой много говорят в последнее время и под которую во многом и конфигурировались концептуально криптовалюты.

Но если этот сценарий реализуется хотя бы частично, мы столкнемся с тем, что промышленность в том виде, как мы ее знаем, просто не сможет более существовать. Для начала это означает исчезновение потребности в «мировых фабриках» с относительно дешевой стоимостью рабочей силы. Ну а следующим шагом станет сокращение потребности в глобальных финансовых расчетах при повышении востребованности региональных систем, адаптированных к местным условиям и защищенных от дестабилизирующего воздействия глобальной конъюнктуры.

Обе тенденции – и глобализация, и запрос на промышленную, а затем и финансово-инвестиционную регионализацию – являются объективными. Их признаки мы можем вполне наблюдать в реальной экономической действительности. Но какая из тенденций станет превалирующей в среднесрочной перспективе, сейчас ответить не может никто. Другое дело, что вряд ли «переходное» состояние продлится больше 5–7 лет. Какая-то из тенденций должна будет начать превалировать. И здесь мы опять возвращаемся к вопросу о том, что смещение чаши весов в ту или иную сторону может произойти под воздействием не экономического, а политического или военно-политического события. А с точки зрения неэкономической (политической, военной, социальной) конъюнктуры расклад сейчас явно в пользу регионализации.

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда? - рис.6

ПЛАС: Могут ли попытки США жестко администрировать торговые отношения с Китаем и другими странами стать катализатором проблем в мировой экономике?

Д. Евстафьев: У меня сложное отношение к этому тезису. Да, торговая война США и Китая действительно является сердцевиной современной нестабильности в глобальной торговле и, как следствие, в мировых финансах. Но степень взаимозависимости КНР и США в экономике такова, что у обеих стран есть некие пределы конфронтации, которые им лучше не переходить. Элиты обоих государств в целом понимали наличие пределов допустимой конфронтации и продолжают их соблюдать и сейчас, хотя, конечно, Трамп пытается эти границы творчески раздвинуть. И именно эти попытки «подвинуть забор» и вызывают у китайцев наибольшее раздражение. Естественно, они делают вид, что не помнят, как последние десять лет постепенно – конечно, не так бурно, как это делает Трамп, – сами двигали этот забор в своих собственных интересах. Но пока эти «танцы» еще не выходят за рамки борьбы за «долю» в единой системе мировой торговли и мировых финансов, где Китай хочет получить гарантированное место «второй глобальной силы». И обе стороны стараются действовать так, чтобы своими действиями не дестабилизировать саму систему в целом.

Глобальный кризис может случиться завтра, а может случиться через 5–7 лет. Но он точно случится

А слова могут быть любые, хотя, конечно, для китайцев многое, что говорит сегодня Трамп, обидно, но они будут терпеть, потому, что знают, что игра стоит свеч и что в случае отказа от «правил приличия» они тоже очень сильно потеряют. Их цель – трансформация, а не развал системы. Обратите внимание, что на каждом витке торговой войны китайцы выбирают самые мягкие варианты поведения. Они пока ни разу не сыграли на обострение.

Таким образом, признаков, что из торгового противоборства, которое было бы корректнее именовать «маневрами» Пекина и Вашингтона, в краткосрочной перспективе вырастет нечто, что разрушит систему, пока не углядывается. Впрочем, за некоторыми исключениями.

И наиболее важным я назвал бы здесь попытки запустить в Шанхае систему торговли нефтяными фьючерсами со сложной системой хеджирования инвестиционных рисков, в основе которой – если очистить все от «институциональности» – лежит золото. Этот китайский проект является единственным, который в среднесрочной перспективе может действительно сломать систему торгово-финансовых отношений в рамках нынешней модели глобализации. Потому что он ставит под вопрос сложившуюся еще в период «холодной войны» и крайне выгодную для США систему распределения и перераспределения «сырьевой ренты», которая подпитывает долларовую финансовую систему. И здесь китайцы напрямую «залезают» на территорию США. Причем залезают с проектом, который действительно может потеснить в относительно короткие сроки систему долларовых нефтяных фьючерсов – если, конечно, пройдет несколько стресс-тестов, которые США, понятное дело, китайцам устроят. Отмечу, что долларовые нефтяные фьючерсы, по сути, не хеджированы ничем и, если разобраться, представляют собой всего лишь спекулятивный инструмент.

Другим проектом, которым КНР могут дестабилизировать систему, являются попытки «трансформации географии» (строительство островов в Восточно-Китайском море), а с ней и логистики, но к финансам это прямого отношения не имеет.

В целом же я считаю, что глобальный финансовый, а если быть совсем точным – финансово-инвестиционный – кризис придет с периферийного рынка.

ПЛАС: Что вы имеете в виду под периферийным рынком в данном контексте, и какого рода кризис ожидается в этом случае?

Д. Евстафьев: Глобальный финансовый кризис, вернее его новая волна, которую ждут с 2009 года, придет либо из США, начавшись с банкротства того или иного крупного банка и экономического спада, который подорвет все усилия Трампа по новой индустриализации. Либо он придет с некоего периферийного рынка, как это было в 1997–1998 гг., когда зарождался Азиатский финансовый кризис, который, по уверениям многих экспертов, начался в Таиланде, хотя явно был результатом более глобальных процессов. Лично мне кажется, что второй вариант более реален. Хотя политическая нестабильность в США выглядит внешне пугающе, думаю, что американская финансовая аристократия не настолько поглупела, чтобы допустить полную разбалансировку системы, да еще и в период торговых войн.

Но стремление оградить американскую финансовую систему от «спазма» (во многом очищающего спазма), призванного очистить экономику от наслоений «обамовщины», автоматически подразумевает, что этот спазм произойдет где-то еще. Выбор в данном случае есть – Япония, Индонезия, подошедшая к пределу некредитного роста, а также Сингапур, имеющий колоссальную долговую нагрузку, чрезмерную даже для постиндустриального финансового центра. Финансовый кризис может прийти даже из Латинской Америки, хотя это выглядит пока одним из самых маловероятных вариантов. Кризисный импульс может зародиться и в Европе, хотя, думаю, в этот раз европейскую финансовую систему в последний раз спасут те же китайцы. Хотя финансовый кризис в Турции выглядит пугающе – еще ничего особенно страшного не произошло, а рынки всех стран Средиземноморья испытали серьезное давление

Но спусковым крючком действительно может стать событие политического, а не экономического свойства, хотя и не обязательно военный конфликт. Это может быть технологический сбой, стихийное бедствие, создающее эффект относительно длительного (часов на 12–15) прерывания финансовых коммуникаций в ключевом регионе мира, в результате чего «вылезут» все проблемы с «бумажной» (и, по сути, фиктивной) ликвидностью. И некоторым игрокам, как в старом фильме с Эдди Мэр-фи «Их поменяли местами», предложат расплатиться…

Мы живем в ситуации осознанной неизбежности новой волны финансового кризиса, более того – в эпоху осознанной неизбежности перестройки архитектуры глобальной экономики, и при всем при этом – полного непонимания структуры рисков для мировой экономики, равно как и временных параметров кризиса. Это может случиться завтра, это может случиться через 5–7 лет. Но это точно случится.

Финансовый кризис в мировой экономике: стоит ли  его ждать и когда? - рис.7

ПЛАС: Что в этом плане можно сказать о России?

Д. Евстафьев: А Россия доказала, что в принципе можно развиваться и без тесного встраивания в глобальную финансовую систему, причем развиваться последовательно, шаг за шагом реализуя элементы политики, направленной на ослабление зависимости от мировой финансовой системы. И при этом не утрачивать, а даже наращивать свое присутствие в некоторых ключевых сегментах мировой торговли. Россия показывает – и уже 4 года! – что можно жить и даже развиваться «по-другому», хотя, разумеется, не без сложностей. Правда, для такой политики нужны востребованные в мире ресурсы и вооруженные силы, обладающие, в том числе, ядерным оружием на стратегических и субстратегических носителях. И за это стоит поблагодарить наших великих предков.

Но даже это вовсе не означает, что глобальный финансовый кризис Россию не затронет. Поэтому нам тоже следует готовиться к суровым временам.

Рубрика:
{}
Теги:
#

PLUSworld в соцсетях:
telegram
vk
dzen
youtube